Стали известны итоги Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ-2019). Двадцать третий по счету форум побил рекорды и по представительству, и по объему подписанных соглашений. В нем приняли участие 19 тысяч человек из 145 стран мира, причем 1300 из них - руководители. В мероприятиях участвовали лидеры шести стран, особо следует отметить председателя КНР Си Цзиньпина, 14 государств были представлены на уровне вице-президентов или премьер-министров. В работе форума участвовал генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш.
Споры — украшение и неотъемлемая содержательная часть любого форума. Они тем и отличаются от «исторических» съездов КПСС, что созываются не для хорового пения, а для многоголосья. Командных споров на ПМЭФ, конечно, не случилось, зато одиночных столкновений было предостаточно, в том числе весьма зрелищных и ярких. Взять хотя бы эмоциональное фехтование на традиционном завтраке Сбербанка председателя думского Комитета Андрея Макарова с министром экономразвития Максимом Орешкиным. Спор начался с позиций сторон по поводу ареста Майкла Калви, а завершился острой критикой министра, который, по словам Макарова, больше занят перекладыванием задач обеспечения роста экономики на других, чем личным вкладом в ее разрешение.
Но в центре была более важная дискуссия: что главное в достижении того самого экономического роста? Для роста нужны инвестиции, их явно недостаточно. И вовсе не от того, что нет денег. Андрей Макаров, например, привел такие цифры: на банковских счетах российских корпораций и граждан три федеральных бюджета, величина несоизмеримая с инвестициями. Отчего такой разрыв? Это и есть отправная точка дискуссии.
Раз инвестиций недостаточно, то о вожделенно высоком росте экономики можно забыть. Таких темпов, собственно, никто в качестве плановых на текущий год не называл. У Максима Орешкина «прогноз 1,3%, и есть вероятность, что цифра по итогам года окажется выше», у Алексея Кудрина рост в текущем году не превысит 1%. Министр экономического развития надеется на рост в 3% в 2020-х, зная, что ему отчитываться о выполнении задачи майского указа о превышении среднемировых темпов, Кудрин же такой перспективы, во всяком случае пока, не видит.
Главное — не доли процентов. Суть Кудрин формулирует так: «Нынешняя структура экономики не оставляет шанса на прорыв». Это та самая инерционная структура, которая не менялась годами, если не десятилетиями. Ее изменить могут лишь опять инвестиции, а их нет, потому что нет достаточных гарантий. Макаров высказывается гораздо острее: «Бизнесу остался только страх». Набиуллина на ПМЭФ формулирует академично и хладнокровно: в России пока рост даже потенциально не может быть существенно увеличен, ситуацию «можно исправить только структурными реформами».
Опять «структурные реформы», о которых мы слышим едва ли не те же десятилетия. Почему же они не идут?
Во-первых, потому что их важнейшая составная часть — реформа суда и правоохранительных органов, что является прерогативой исключительно президента. Во-вторых, потому что те институциональные реформы, которые проводит правительство, — «регуляторная гильотина» — пока, по свидетельству председателя Счетной палаты, не отличаются прозрачностью «даже на первом шаге». В-третьих, в Налоговый кодекс ежегодно вносятся важные правки, что мешает планам бизнеса. В-четвертых, необходима большая децентрализация принятия решений в вертикали муниципалитет, регион, федеральный центр.
Но на «вытягивание бегемота из болота» требуются годы, а инвестиции нужны сейчас. Как быть? Есть другой подход. Его знамя — «список Белоусова». Как заметил Кудрин, «это в другую сторону». Этот шаг не по пути привлечения инвестиций через создание для них благоприятной институциональной среды, особенно если вспомнить вслед за Кудриным, что в исходном документе речь шла просто об «изъятиях» сверхприбылей ряда крупнейших компаний в бюджет.
Набиуллина подчеркивает: фокус внимания быстро смещается к дополнительным государственным инвестициям и ослаблению денежно-кредитной политики. Однако именно устойчиво низкая инфляция — это «один из факторов перехода к инвестиционного темпа роста».
Антон Силуанов на ПМЭФ был недоволен инвестиционной активностью некоторых крупнейших российских компаний: «Есть бизнес, который просто ждет льготы. Не дадите льгот или субсидий — мы не будем финансировать. Мы так на самом деле большую часть предпринимателей, я бы сказал, развратили». Его позицию можно интерпретировать как разочарование в усилиях по смягчению делового климата. Если так, то за ним следуют шаги в сторону усилий мобилизационных.
Проблему выбора главного вектора во взаимодействии государства и бизнеса не обошел в своем выступлении на ПМЭФ и Владимир Путин. Он отметил необходимость последовательной работы по улучшению в России «благоприятной деловой среды», но больше внимания уделил национальной стратегии развития технологий в области искусственного интеллекта. В этой сфере, как и в других цифровых технологиях, упор будет делаться на государственно-частное партнерство вплоть до установления «экспериментальных правовых режимов». Двигаться, таким образом, надо по обоим направлениям — нужны и институциональные реформы, и развитие ГЧП.
Но без вывода, который извлек президент РСПП Александр Шохин, обзор центральной дискуссии ПМЭФ был бы не полон. «В начале 80-х годов Михаил Горбачев, — напомнил Шохин, — начинал с того, что объявил программу ускорения темпов научно-технического прогресса и экономического роста. Затем, спустя год-другой, началась перестройка, то есть программа институциональных реформ. Мне кажется, что мы очень близки к повторению пройденного. Мы уже вплотную подошли к тому, чтобы говорить о том, что условием достижения высоких темпов являются реальные реформы».
Шохина стоит услышать. Ставка на то, что высокие темпы экономического роста может обеспечить мобилизация (то есть не столько экономические, сколько административные рычаги) частных инвестиций для реализации государственных планов не достаточна. Одной цифровизацией, которая, безусловно, необходима, без перенастройки институтов задачи не решить. Можно вернуться в «ловушку перестройки»: сначала окончательно провалиться в яму социально-экономического отставания, а потом отчаянно из нее выбираться с риском новых политических потрясений.